Комната Сновидений: Сон 2. До встречи...

(Памяти погибших А. Гирова и А. Пономарёва )

— Чёрт бы тебя подрал, дуру истеричную!

Алексей выскочил из квартиры, наполненной едким дымом и запахом подгоревшей рисовой каши. Хлопнуть дверью не получилось – рукав ещё не надетой болоньевой куртки был ею зажат, и затрещал по швам, как только Алексей попытался силой вырвать его из дверных тисков. Желания испытывать на прочность любимую куртку не было, как и не хотелось задерживаться около места, где всё пропитано раздражением, где необоснованная ревность и постоянные тёщины инсинуации выедают последние крохи некогда нормальных отношений. Алексей оставил куртку и бросился вниз по лестничному пролёту.

Он не помнил, как он выскочил на улицу, разгоряченный очередным выяснением отношений с женой; пришёл в себя только в машине, но возможности трезво соображать не было. Обида рвала сердце. «Что за жизнь! Почему я должен оправдываться, и почему это безмозглое создание постоянно лезет в нашу жизнь!» — Алексей бухнул кулаком по передней панели, и с неё свалилась фигурка четырёхрукого Аволакитешвары. «Автомобиль-то здесь причём?… Чтобы тебя разорвала граната террориста… Полмира вздохнуло бы с облегчением!»

Алексей повернул ключ в замке зажигания, притопил педаль, и машина, бешено завертев колёсами, сорвалась с места. «Слушай тёща, друг родной, помоги», — завертелась в голове некогда любимая песня. «Зараза… Не-ет, так дальше жить нельзя, разведусь к чёртовой матери!» — и он переключил скорость.

Машина неслась по утреннему городу, минуя светофоры. В голове мешались обрывки мыслей, и не было сил остановить ту рвущую боль в груди; в глазах словно стёкла застыли слёзы. «Надо остановиться, успокоиться. А то можно и машину укокошить, и самому сгинуть… Сейчас гаишник выскочит и… А пусть выскакивает, останавливаться не буду… Врежусь вон в столб, ещё поплачете… А что?»

Алексей направил машину на ближайший фонарный столб. Ему представились похороны: вереница машин, венки с надписями «Дорогому другу, мужу и сыну», рыдающая жена и… улыбающаяся злорадно тёща… В ушах стоял её голос: «Говорила я, что по нему психушка и тюрьма плачет…»

«Ну нет, старая калоша, моей смерти ты не дождёшься», — зло выровняв машину, Алексей показал воображаемой тёще кукиш, — «Сперва порвём пару баянов на твоих поминках». Нет, надо успокоиться… Успокоиться?.. И как же тут успокоишься, когда ведро помоев с утра на голову вылили… А может, и моя вина в этом есть?.. Моя вина только в том, что женился. Хотелось скорее-быстрее: дети, семья, загородный домик… С домиком-то, кстати, всё получилось быстро, купили … Тёща вон, как лошадь ломовая на участке вкалывает, не разгибаясь… Это хорошо, а вот с семьёй, с детьми… «Сначала нужно место в обществе занять», — передразнил он жену, и прибавил скорость.

«И нехай бы себе вкалывала на участке… Свою семью развалила, всю жизнь одна, и теперь нашу разваливает, а эта… У неё на поводу, как корова, блин…, колокольца не хватает…» — Алексей с досады снова бухнул кулаком по панели. «Может, любимая радиостанция поможет развеяться?.. Ди-джей Дмитрий Донцов как-то пару раз помог переключиться с плохого на хорошее… Или напиться… С утра-то? Ну, люди пьют и ничего…», — Алексей глянул в стекло заднего вида - пусто. «Как ты смеешь так разговаривать с моей мамой… Два года жизни козлу под хвост, если бы я знала… Если бы я только знала», — зазвенел в голове слезливый голос жены.

— Козлу, — вслух проговорил Алексей, — псу под хвост, вообще-то!.. Яблоко от груши недалеко падает, дура истеричная. …. К чёрту, всех к чёрту!.. Алексей вспомнил, что он хотел успокоиться. «Надо глубоко подышать и сосредоточиться на чём-нибудь хорошем», — он сделал несколько глубоких вдохов, но сосредоточиться не получалось, мысли сбивались в кучи, на душе было неспокойно. «Что-то должно произойти… Авалокитешвара вон свалился, не выдержал… Надо бы поднять, а то нехорошо как-то … Блин, становлюсь похожим на истеричную девку… А как жить-то в таких условиях? … Наградил Господь родственничками-идиотами… Хорошо, хоть выходной, людей и машин нет совсем, а то бы точно уже вписался в кого-нибудь».

Стрелка спидометра застыла на отметке «80». «Надо бы помедленнее спешить-то…» — он скинул газ и включил третью передачу, — «А куда это я спешу?» Алексей не знал, куда он ехал. Друзей он если не потерял, так крепко подзабыл.

«Когда в последний раз виделись-то… А всё эти две жабы ревнивые и безумные… Заехать к Витале, что ли? Посидим, поговорим, вспомним годы молодые… Говорят, пацан родился у него… Алексеем назвал – неужели в честь меня?.. Да может, в честь Алексия Второго,… мало ли божьих людей на свете». «Божьих», — повторил Алексей, проскочив на красный свет. Внутри в очередной раз что-то ёкнуло. «Да разве же божьи так себя ведут…. Возлюби ближнего своего… А как тут его возлюбишь, если он тебя ненавидит?.. Да, еду к Витале! Пару-тройку кварталов – и я у него… Правда, рановато», — он глянул на часы, было без четверти восемь, — «Да, рановато… Ну да друг ведь, поймёт, поди, моё состояние. В конце концов ведь не денег приехал занимать… Еду… Только надо в другую сторону ехать… Две сплошных, знака разворота нет… Объезжать до перекрёстка?.. 20 минут точно потеряю… Да ну их … эти сплошные, сколько уже сегодня правил нарушил… Одним больше, одним меньше… А?» Алексей будто спрашивал себя, как поступить, но ответа не было. Ответ затерялся где то в куче хаоса, обиды и беспокойства.

«Аволокитешвару надо бы поднять. Ламу-то вон, в прошлом году в Дацане, добрых полчаса упрашивал, чтобы освятил купленную статуэтку… Уговорил-таки…». «Храни его», — сказал тогда Лама, — «Уронишь, подними». «Не должно Божеству в ногах людских валяться», — повторил вслух слова Ламы Алексей, разглядывая, куда могла упасть статуэтка. «Нет, так не найти, надо бы развернуться для начала, потом подниму… А ну как раньше, пока никто не мешает, тормозну-ка в вихре танца ручником в развороте!»

Алексей сбросил газ, переключился на пониженную передачу. Двигатель взревел как мотор космического корабля. Руль резко влево, ручник вверх – до упора! Машина повалилась на правый бок, завизжав как раненое животное, и благополучно вписалась в противоположную сторону дороги.

«Ну вот, а ты боялась!», — Алексей поддал газу, – «Э-эх, распрягайте, хлопцы, кони!». И тут ярко-красное пятно внезапно выросло на пути. Алексей машинально выжал педаль тормоза до отказа, но машина не послушалась. Он попытался отвернуть от злополучного пятна, но было поздно. Послышался глухой стук, красное пятно влетело на капот, стукнулось в переднее стекло и так же внезапно исчезло из поля зрения.

«Сбил», — пронеслось в голове Алексея. Посмотрев в стекло заднего вида, он вновь попробовал затормозить, но педаль будто приварили. «Вроде бы кто то лежит… Нет, кажется, поднимается … Ф-фу, пронесло… Вот оно откуда, беспокойство-то… Чуял ведь, что-то произойдёт…»

Сердце бешено отстукивало чьи то последние секунды жизни, мысли бешено сменяли одна другую: «Остановиться?... Помочь?... Смываться надо, посадят… А если он ещё живой… Нет, нельзя останавливаться! Не надо.» Алексей не на шутку перепугался. Но что же случилось с педалью тормоза? Глянув вниз, он обомлел: из-под педали на него смотрели полуприкрытые глаза Авалокитешвары. Какую-то минуту его словно по голове стукнули, пустота оглушала, и единственным признаком жизни было словно колокол бухающее сердце.

«Упадёт – подними!» — звучали в ушах слова Ламы. Алексей чувствовал, как на его голове шевелились волосы, и сердце будто наполнялось воздухом. Этот воздух был ужасным. От него становилось трудно дышать, и разрядами электричества в сердце вспыхивала боль. Было чуткое ощущение, что сердце растёт и набухает как воздушный шар, и вот-вот лопнет… Воображение лихорадочно рисовало картину лопающегося сердца: кровь идёт носом и горлом, он задыхается, и мысли тонут в кровавом месиве из металла, земли и плоти…

«Господи, помоги!», — застонал Алексей. Его глаза впились в пустую дорогу, но он ничего не видел. Нога застыла на педали газа, но никакого движения не было. Вокруг и внутри была только боль.

Что происходило, Алексей не соображал. Он был похож на робота, в которого заложили программу, и который ничего не понимая, выполняет её. Как-то выковырял из под педали статуэтку, куда-то ехал, петляя по узким улочкам пригорода, зачем-то машинально включил приёмник, но не настроил, и тот хрипел непонятными звуками, кому-то сигналил, чтобы не попали под колёса, где-то остановился и заглушил мотор…

Сейчас он сидел, уткнувшись лицом в руль. Всё та же оглушающая пустота и тревога вокруг и внутри. Хрипит ненастроенный приёмник. Рука потянулась, нашла нужную волну. Носков пел: «Среди подлости и предательства, и суда на расправу скорого, есть приятное обстоятельство: я люблю тебя, это здорово…». Алексей не знал, где он, но недавно мимо прошла подвыпившая компания – значит, где-то в черте города. Шевелиться не хотелось. «Может ди-джей Донцов появится… Вроде бы его эфирная смена… Сегодня в восемь… Как-то ведь было уже поганое состояние, ведь помог его спокойный голос, ведь вывел из ступора. Хотелось даже поехать познакомиться, поблагодарить, а может и подружиться. Да, наверное, это выглядело бы глупо.». Алексей вслушивался в звуки, льющиеся из приёмника. Песни сменяли одна другую, Донцов не появлялся. «А может, у него тоже с утра не заладилось… Может тоже с женой поругался… И сейчас сидит в машине так же, как и я – где то на краю города… Один, забытый и несчастный… Господи, какую я чушь несу, я ведь человека сбил и уехал, когда мог помочь!»

Сердце вновь стало наполняться щемящей тоскою, к горлу подступил комок. «А что, если он до сих пор лежит на дороге?» Алексей вспомнил всё, что с ним происходило после, и снова стало жутко. «Не должно божеству в ногах у людей валяться», — вспомнил он слова Ламы. Нашёл глазами фигурку Авалокитешвары. Шевелиться не хотелось. «Нет, не насмерть же я его сбил – видел, как он поднимается. Не мог я его насмерть сбить», — пытался успокоить себя Алексей, но получалось плохо, покой не приходил. «Да, жив он остался, только руку сломал немного или сотрясение получил»…

По радио запели: «Малинки-малинки, такие вечеринки….»

«Идиот, как можно руку сломать “немного”? Да пусть и так…, но помочь я мог?! Как последний подонок сбежал. Трус, трус, трус…, нагадил и смылся», — сейчас он себя ненавидел за всё: за то, что опять не сдержался и ввязался в ссору с родственниками, за то, что вообще женился, за то, что когда-то давно купил статуэтку буддийского божества на счастье, а оно вон как вышло… За то, что нарушал правила, за то, что проявил слабость и сбежал с места происшествия. «Гадство медное, а ведь мечтал стать лучше, даже думал уехать в Дацан, посвящение получить у Ламы, стать буддистом, самадхи достичь за одну жизнь… Теперь по мне тюрьма плачет, если с ума не сойду».

Алексей откинулся на спинку кресла. Достал мобильный телефон набрал «03», и сообщил, что на пересечении улиц Т…ной и К…кой был сбит человек. «Хоть бы я его и правда не насмерть, а? … Хоть бы он жив остался. Теперь ведь если найдут, точно в тюрягу загребут. Им ведь только дай повод. А я ведь не специально… я ведь»… — Алексей осёкся…

— Урод, — сказал он вслух, — урод и только.

Но что же делать? Сердце сжималось от тоски и отчаяния. Он опять уткнулся головой в руль. Донцов всё не появлялся. «Всё плохо, плохо, плохо»… Алексей с досады снова ткнул кулаком в панель и уставился глазами на статуэтку, которая всё ещё валялась в ногах. «Не должно…» — зазвучали слова Ламы, и Алексей, дотянувшись, поднял четырёхрукого Авалокитешвару. «Виновник торжества!» — он смотрел в полуприкрытые глаза статуэтки, — «Самадхи….».

Вдруг его осенило. Неужели Лама знал, что может произойти? По спине пробежал холодок.

– Навряд ли… Если знал, то обязательно бы предупредил…

– Но ведь он сказал «Не роняй…».

– Да ну, — отмахнулся Алексей, — Ерунда, откуда он мог знать?

– Но ведь умеют Ламы читать будущее…

– Да уж, цыгане тоже умеют… «До встречи», – сказал тогда Лама… Если бы он знал, что такое произойдёт, то о какой встрече могла идти речь? Тут тюрьмой пахнет… До встречи…

Алексей криво усмехнулся: «Так… обычные, ничего не значащие слова… Но что же делать? Донцова всё нет, хотя смена его началась». Снова посмотрел на часы. 8:05. «Ну, что я говорю, началась… Тоже, наверное, жизнь не слава Богу…».

Он всё смотрел на Авалокитешвару, и выпускать его из рук не хотелось. Не хотелось возвращаться мыслями к тому, что произошло дома, и после, на дороге; не хотелось думать, и самое странное, не хотелось жить, но при этом не было чувства страха. Если бы кто-нибудь сейчас сказал: «Пойдём умирать!», Алексей бы, наверное, ответил: «Пошли!». Правда, было немного жаль того сбитого парня или девушку…

«Нелепая штука жизнь, и смерть тоже…, и надо ведь было, чтобы именно меня угораздило вляпаться…, а Лама говорил до встречи…, и кто же делает такие педали…, и вообще, зачем нужны автомобили, олени ведь лучше…, без них ведь тоже можно…», — мысли Алексея теряли стройность, он погружался в сон.

Так бывает, когда после пережитого стресса организм даёт покой разгорячённому уму и уставшему сердцу. Даёт возможность восстановиться – если, конечно, мозг и сердце оказались достаточно сильными, чтобы противостоять эмоциональной волне. Эта волна, становясь неуправляемой, способна лишить рассудка – дома умалишённых полны такими эмоционально оглоушенными – и вообще она способна лишить жизни подпавшего под её воздействие.

Алексей дышал всё ровнее. Авалокитешвара в его руках погружённым внутрь взглядом созерцал безграничные пространства. Жизнь перешла в иное состояние, состояние Безмолвия…

Очнувшись, Алексей первым делом посмотрел на часы. «Сколько я проспал? На часах 8:15. Да, бывает же», — поёживаясь от утренней прохлады, пробормотал он, — «Проспал то всего минут 5—10, а кажется, вечность прошла». По радио играла какая-то медленная тоскливая песня. «Первый раз слышу», — Алексей поставил статуэтку Авалокитешвары на переднюю панель, — «Надо бы чего-нибудь повеселее найти… И так жизнь не сахар», — он потянулся к радиоприёмнику…

«Уважаемые слушатели, внимание», — услышал он женский голос, — «Вчера утром, примерно в восемь часов, на перекрёстке улиц Т…ной и К…ой «Тойотой» белого цвета был сбит наш коллега Дмитрий Донцов», — голос ведущей дрогнул, — «Водитель «Тойоты» скрылся с места происшествия. Мы просим откликнуться свидетелей. Если вы что-нибудь знаете о случившемся, просим вас позвонить по номеру……. И ещё, Дмитрию требуется кровь. Для справок обращаться в областную станцию переливания крови или звонить по номеру…… Можно кровь сдать непосредственно в городской больнице по адресу ……………. ….. Для справок номер телефона……..».

Какое жуткое состояние. Холод. Лёд. Чувств нет никаких. Только хочется орать, да всё замёрзло внутри. Дыхание остановилось и время исчезло. Что-то пытается вырваться наружу, освободиться от леденящего ужаса. Это что-то живое внутри, хочет вырваться, хочет жить… Беззвучные рыдания сотрясали плоть… слёзы обжигали лицо… и жизнь была похожа на безумную пляску Боли, Страдания и Смерти.

«Но ведь он жив, он жив ещё!», — застучали мысли в разгорячённом мозгу, — «И ему нужна кровь, моя кровь!» Вытерев слёзы, непослушными пальцами Алексей набрал указанный номер. Гудки… «Не занято!... Хорошо… Гудки, не занято, но где же вы там… Человек умирает… Возьмите трубку хоть кто-нибудь, я хочу сдать кровь!!!» Сердце снова рвалось наружу, но исчезла Смерть, вернее отступила, и появилась надежда на Жизнь.

— Областная больница.

— Девушка, девушка, — закричал в трубку Алексей, — я хочу сдать кровь для Дмитрия Донцова, скажите мне, что для этого нужно и куда приехать?

Наступила пауза.

— Дмитрий Донцов умер.

— Как умер? Как умер… Только что по радио передали, что требуется кровь… Девушка, проверьте пож…

— Извините, 10 минут назад Дмитрий Донцов умер.

Снова гудки, снова холод и лёд, снова Смерть. Потух, затеплившийся было, огонёк жизни.

«Надежда, мой компас земной», – неслось из радиоприёмника, – «А удача награда за смелость…». Алексей его выключил. «Вот и всё… Вчера был сбит Донцов, мною сбит Донцов!… Вчера! Я проспал сутки…». Мимо шла подвыпившая компания. От неё вдруг отделилась пошатывающаяся фигура, и, опёршись на капот, заорала: «Мужик, ты чё дарогу заслоняя.. ик!..», — вопрос застыл в ничего не видящих глазах. Не дождавшись ответа, фигура продолжила: «Нааармальным людям пройти негде… ик!… олигарх хренов… А ну уматывай с прохода, вали давай в свой Изра.. ик!…ль, пока не…»

Алексей нажал на сигнал. Машина истошно завопила, фигура неловко отшатнулась и застыла в недоумении… Алексей повернул ключ зажигания, машина ответила ему привычным урчанием и, повинуясь, тронулась.

Внутри было как-то непривычно спокойно. И покой был какой то странный. Мрачный покой. «Смерть посетила и наши места, жители славного Бенареса», — Откуда это? – «Так сохраним торжественное состояние духа в её присутствии». А какая разница, откуда… Разве это так важно сейчас… А что важно?.. Мыслями Алексей коснулся семьи, но душа его осталась глуха и равнодушна. Мрачный покой сопровождал эти мысли. Тогда он вспомнил, как в прошлом году случайно оказался в буддийском дацане, где и провёл весь свой отпуск. Вспомнил, как купил статуэтку четырёхрукого Владыки Сострадания Авалокитешвары, как просил Ламу освятить её. Лама был суров и поначалу не поддавался на уговоры. Потом почему-то уступил Алексею, посмотрел пристально – стало даже как-то не по себе – и опустив глаза, забормотал мантры… «Знаками украшены людские пути», — сказал он после, – «Храни Его… Уронишь, подними. Не должно Божеству в ногах у людей валяться». Знал всё-таки Лама о том, что будет, и предупредил меня конечно. Да ни мозгов, ни сердца не хватило, чтобы распознать знак твой, Лама!

Прощаясь, он положил руку на голову Алексею и вновь забормотал что-то. «Удумай, как скорее вернуться. До встречи», — сказал он. «До встречи… Но ведь это значит, что жизнь продолжается… Несмотря на присутствие смерти, продолжается… И мы встретимся… Обязательно встретимся… Ведь Ламы не говорят впустую… До встречи, значит, всё ещё впереди», — думал Алексей. Всё так же пусто было в душе, но появилась искорка надежды… Надежды на будущее. И пусть оно было не очень определённо и туманно, но даже такое, хотя бы немного осмысленное будущее, много лучше пропасти впереди. «Но сейчас у меня есть дело, Лама. Я обязан это сделать»…

Он остановился у первого попавшегося отделения милиции, посмотрел на Владыку Справедливости и Сострадания Авалокитешвару; потом сунул статуэтку в карман и вышел из машины. Не спеша, как бы оттягивая момент, Алексей дошёл до дверей, и проговорив: «Я обязан это сделать. До встречи, Лама», — вошёл в отделение.

Через несколько дней состоялись похороны Дмитрия Донцова, любимого ведущего Алексея, у которого был такой успокаивающий голос и с которым Алексей втайне хотел бы дружить. Атмосфера была обычная, похоронная, народу было много, и никто не обращал внимания на милицейский «Уазик», что стоял невдалеке, и на молодого парня в наручниках.

«Если Лама сказал «До встречи», значит, она обязательно состоится», — думал он, – «До встречи…».